…Или с нелюбимым мужем. Жизнь ли это? Ведь живем не «около» и не «при», а именно «с». Т.е., по идее, одной жизнью, единой. А что это за жизнь, если чувствуешь, что живущий с тобой человек — не «едина плоть», а все равно, что имплантант, отторгаемый организмом?

«Так ведь живут же люди, и ничего…» Многих ли утешает понимание того, что счастливых семей мало, что многие живут, кто «по привычке», кто ради детей, кто ради устроенного хотя бы какого-никакого быта, кто-то из страха перед одиночеством?.. Утешает вряд ли, а удерживает и останавливает многих. Вопрос только от чего удерживает и в чем останавливает? От формального разрыва — да. В одержимости желанием все бросить и начать сначала — тоже да. Иногда. Помогает ли эта житейская мудрость наладить семейную жизнь подобающим образом? Вряд ли.

Конечно, далеко не для всех людей обнаружение лужицы от Снегурочки — трагедия. «Ну, да… — вздыхает человек, — романтичная любовь недолговечна. Все проходит, а жить как-то надо». И живет, что называется, «без претензий». Когда сходятся два таких «здравомыслящих» человека, трагедии и в самом деле нет. Устраивает их такое положение вещей, продолжают они уважать друг друга, удовлетворяют один другого в интимном плане, находят общий язык в плане воспитания детей и ведения хозяйства — благополучная семья. Можно было бы даже сказать: счастливая. Можно было… бы. Если не знать, какие бывают счастливые семьи. Если не иметь внутренней, неизживаемой никакими благоразумными соображениями глубокой и ясно осознаваемой потребности любить, чувствовать, что твою любовь воспринимают и быть любимой (любимым). Если такой жажды не иметь, тогда ничего. А если она есть? Если знаешь из жизни примеры, опровергающие глупые в своей напыщенной самоуверенности заявления «специалистов», что срок романтической любви максимум три месяца? Из жизни, но не своей, а может и из своей, но «не сложилось»… Тогда все эти «ничего», ничего не дают, не помогают, не удерживают.

Помню сцену в метро. Вечер. В вагоне среди пассажиров сидит старушка. Напротив нее стоит сухонький, небольшого росточка дедок такой же где-то к восьмидесяти. Она держит его за руку. Он придерживает ее руку в своей. Они ехали молча, не перемигивались, не щебетали. Просто держались друг за друга. Н то, как она держала его руку, а он придерживал ее, было настолько выразительно!! Самому циничному взгляду было бы очевидно, что это не привычка, и не напоминалка «к ноге!», и не что-либо еще из разряда бытовой социальной психологии, а любовь с нерастраченной за все десятилетия влюбленностью. По ним видно было, что они любят друг друга нежно-нежно с каким-то юношеским трепетным восторгом. Им хорошо. Они — едина плоть. Потому что единодушны. На их лицах, на их руках, в телах их ветхих — по всему как бы струился отблеск любви, победившей смерть.

Каково было бы это видеть человеку, чья душа тоскует по любви, человеку, который уже уговорил себя, что «живут же другие» и т.п.?

И что теперь? — спросите вы. Всем срочно развестись, кто не любит свои вторые половины, и броситься на поиски «единственных»? Нет, ничего подобного я не предлагаю. Речь только лишь о том, что не всё так просто. Вопрос, как жить с нелюбимой женой/нелюбимым мужем, возникнуть может, во-первых, не у всех. Для этого надо еще очень хотеть любить, а это далеко не всем свойственно. Не так уж много людей настолько жаждут даже не столько быть любимыми, а именно любить, чтобы поставить на карту всё «нажитое непосильным трудом». Так что все не бросятся. А во-вторых, сама постановка вопроса «как» предполагает намерение жить все-таки со своей женой. Вопрос лишь в способе. В методологии семейной жизни, если хотите.

«Будь ты рокер или инок, — поет Александр Градский, — ты в советской луже вымок». Как говорил великий советский психолог С. Рубинштейн, «идеология определяет методологию». Советская семья была озадачена сверхидеей построения светлого будущего и на страже «ячейки общества» стояла система, которая через партком-местком призывала к порядку супругов, ставящих личные интересы выше общественных. Разводов было меньше, но только держалось это, как и многое другое в СССР, на лживой идеологии да на силе тоталитарного режима (по мере ослабления которых расшатывалась, в том числе, и семья), а в перестроечный период всего лишь выплеснулась наружу вся, десятилетиями штукатурившаяся, гниль.

Нередко в стремлении сохранить православную семью можно заметить знакомые парт-месткомовские пережитки. Эдакие, выражаясь на манер советских работников идеологического сектора, «родимые пятна коммунизма». Проявляется это не в препятствии разводам (что само по себе можно лишь приветствовать), а в пренебрежении чувствами влюбленных и страданиями, тоскующей от одиночества, души: ах, это страсти!

Да, страсти. «Страсть» в переводе со славянского на русский значит «страдание». С каких это пор для христианина пренебрежение к страданию ближнего — норма?

Да, страстность души — главная причина ее одиночества. Душа чистая зрит Бога и не может быть одинокой. И что? Это отменяет сочувствие, сострадание, милосердие? При одной и той же оценке ситуации, состояния души человека, его поступков, возможны разные отношения к нему лично. Возможны разные, но не все они приемлемы в духе Евангелия. Прп. Исаак Сирин учит, что чистота — это «сердце, милующее всякую тварную природу», а сердце милующее — это «возгорение сердца у человека о всем творении», его сердце не может «вынести, или слышать, или видеть какого-либо вреда или малой печали, претерпеваемых тварью. А посему и о бессловесных, и о врагах истины, и о делающих ему вред, ежечасно приносит молитву, чтобы сохранились и очистились… с великой жалостью, какая без меры возбуждается в сердце его по уподоблению в сем Богу».

Если в таком ключе рассматривать семейные коллизии, советов «сплеча» не будет. Не в том смысле, что не будет ясности, твердости, преданности заповедям. Это как раз будет. А не будет, зато, жестокости, бессердечия, презрения к немощному, обуреваемому страстями человеку.

И все же, как?

Полюбить.

Но сердцу ведь не прикажешь… а заповедовать можно. Однако тут необходимо уточнение. В греческом языке любовь обозначается четырьмя словами: φιλια <филия> — любовь дружеская, ερως <эрос> — любовь-стремление (как правило понимаемая лишь как чувственная любовь, но это поверхностный подход), στεργω <стерго> — родовая любовь, и αγαπη <агапи> — любовь духовная, любовь-уважение, доброе отношение, любовь свободная (разумеется, не в современном смысле, а как зависящая от волевого выбора). Именно слово αγαπη и было избрано Спасителем, чтобы наполнить его новым смыслом любви духовной.

Если вдуматься, все первые три вида любви свойственны и животным: дружба, преданность животных порой вызывает восхищение, их эрос далеко не всегда сводится к родовой деятельности, а самоотверженная любовь к своим достойна подражания. Кроме того все эти три вида любви стихийны. Эрос возникает внезапно, порой, между давно знакомыми людьми, вдохновляет их, облагораживает… или, наоборот, толкает на страшные преступления, но так же внезапно может испариться, если влюбленность не перерастает в любовь.

Дружба — тоже стихийное чувство, побуждающее находить в другом себя, свое и, наоборот, в себе обретать его. Она возникает иногда внезапно, иногда же формируется постепенно и так же может внезапно или постепенно угаснуть. Необязательно вследствие ссоры. Просто отношения могут себя исчерпать, и случайные встречи старых друзей на улице будут сводиться к искреннему, живому интересу, как дела, как родные и общие знакомые, передавая на прощанье приветы супругам.

Любовь родовая? Тем более. Она либо есть, либо ее нет. Или человек любит свою семью, народ, страну или иную общность, членом которой себя сознает: профессиональное сообщество, сообщество по интересам (фан-клубы, например), партию и т.п., или нет. Он готов защищать свое сообщество, любое оскорбление одному из «своих» — личное оскорбление для него. Ради блага «своего» круга он готов трудиться с энтузиазмом. И если этой родовой любви нет, но человек понимает, что она должна быть, то он пытается ее изобразить. За счет чего? Ничего проще. Любовь к «своим» в этом случае изображается через ненависть к «чужим». И неважно, кого назначат «чужими». И чем усердней и неистовей тычет себя пяткой в грудь кто-нибудь, призывающий «бить-спасать», тем сомнительней его искренность. Как правило, такой человек палец о палец не ударит, чтобы в его душе и на улице перед его домом стало чище, уютнее. А если и ударит, то ради все той же позы и политических очков.

Все эти виды любви не только приходят и уходят помимо воли, но и проявляются не менее стихийно. Амплитуда прекрасных подвигов и ужасающих преступлений порождаемых всеми тремя — колоссальна. Их общая проблема: идолопоклонство. В чувственной любви стремление к слиянию в единое целое подчиняет себе всех и вся, а что на пути — подлежит уничтожению. В дружбе, ради ее сохранения, проявляется преступная солидарность, потому что «своих не бросают». В любви к своему народу, забывают, что другие народы тоже имеют право на жизнь, свободу, благополучие, но… всем не хватает.

Как уже было сказано выше, эти виды любви — стихийны, а потому их невозможно заповедовать. Но Господь и не заповедует любить чувственно, не заповедует дружить, не заповедует любить родину, семью и т.п., как это ни странно слышать. Он, пользуясь словом αγαπη, «заповедь новую» дает нам: да любим друг друга (Ин. 13; 34), потому что, как уже было сказано выше, αγαπη, в отличие от остальных трех видов любви, зависит от нашего произволения.

Это любовь к Богу и человеку, как образу Божиему. Причем не только к другому человеку, но и к себе. В Боге. Это одновременно и дар Божий, и задание человеку, потому что без усилий с его стороны, этот дар не приживется. Более того, желание любить именно этой любовью будет постоянно подвергаться испытанию на прочность. Через преодоление испытаний, любовь укореняется и со временем дает плод. Любовь к Богу познается, как говорил отец Владимир Залипский, через любовь к ближнему, а любовь к ближнему — через смирение.

Духовная любовь призвана стать питательной и стабилизирующей почвой любому из вышеперечисленных трех «стихийных» видов любви. Эрос укорененный в αγαπη сосредоточивается на личности и помнит о Боге, что удерживает от гедонистического использования предмета любви с одной стороны, и потери головы от безумного обожания — с другой. Дружба на этой почве помнит об истинном благе — спасении души, а потому не допустит ничего богопротивного со стороны друга, не поддержит его во зле, но сделает все, чтобы заблудившийся друг одумался. Любовь к своему народу, родине, коллегам, сообществу, питающаяся из αγαπη, не станет пренебрегать благами других, потому что видит в чужаках в первую очередь людей, ставя себя на их место и уважая их чувства, решая все конфликтные ситуации, не теряя человеческого достоинства, не попирая справедливость и человеколюбие.

Если вернуться к нашей теме, то способ вырисовывается простой, хотя и не без труда достижимый: жить с нелюбимой женой можно только… полюбив ее, как ближнего.

«Со слезами прошу и молю вас, — говорил св. Алексий Мечев, — будьте солнышками, согревающими окружающих вас, если не всех, то семью, в которой Господь вас поставил членом.

Будьте теплом и светом для окружающих; старайтесь сперва согревать собою семью, трудитесь над этим, а потом эти труды вас так завлекут, что для вас уже узок будет круг семьи, и эти теплые лучи со временем будут захватывать все новых и новых людей и круг, освещаемый вами, будет постепенно все увеличиваться и увеличиваться; так старайтесь, чтобы светильник ярко горел. <…>

Всех объять любовью может только Господь, а поэтому полюбить всех мы можем только через Христа. <…>

Мы должны подражать любви Божией. Случай сделать кому-нибудь добро — это есть милость Божия к нам, поэтому мы должны бежать, стремиться всей душой послужить другому. <…>

Истинно и твердо верующий, входя в общение с Господом, приобретает любовь Божественную. В общении с Господом объединяются семьи и государства. <…>

Любовь приобретается путем работы над собой, путем насилия над собой и путем молитвы».

Странно, казалось бы, слышать, что любовь приобретается «путем насилия над собой». Но об этом свидетельствует весь аскетический опыт. Причина внутреннего сопротивления нашего Божественной любви не столько во внешних факторах, сколько в плотском устроении нашем, противящемся всему небесному и святому. Мы склонны тянуться к любви естественной — эротической, дружеской, родовой, но к любви духовной мы не стремимся, потому что земное в нас противится небесному, падшее — святому. Свято же лишь то, что в Боге и от Бога непосредственно исходит, потому что Бог — свят.

Как-то помню, давным-давно, задолго до моего рукоположения, спорили мы с одним хорошим человеком о его не в меру близких отношениях с женой моего друга. Там уже все шло к оформлению разводов и нового брака. Так получилось, что я случайно узнал об этом и нахально встрял в их роман. Дело кончилось в итоге тем, что жена с мужем помирились. Так вот, человек этот (мы с ним тоже подружились) мне доказывал, что Бог есть любовь и заповедовал нам любить, а они любили друг друга, поэтому не следовало мне внушать его возлюбленной необходимость вернуться к мужу. Он много и красиво рассуждал. Много правильного говорил. Только одно упустил из внимания: Господь говорил о любви к ближнему. А ближним № 1 для нее был муж. Вот такой, вот, не слишком с ней гармонирующий в самых разных планах, неуклюжий, резкий, местами неотесанный, но именно он, промыслом Божиим, оказался для нее самым ближним, самым нуждающимся в приложении любви во всех ее аспектах. Получалось, что, когда она шла на поводу у своей чувственной любви, тогда-то как раз и попирала богозаповеданную любовь.

Любить, когда «любится» — просто и легко, даже если это связано с огромными жертвами. Когда же человек поступает по любви, не получая изнутри «естественных» импульсов — вот, где поле для подвига любви по заповеди.

Счастливы те, кому Бог послал ту самую единственную «вторую половину», и они прожили душа в душу долгую жизнь, благодаря Бога. Блаженны те, кому Господь не благословил этого счастья, давая возможность преуспеть в любви к Нему и ближнему.